Нарвская застава: Фиксация/Фикция 

История — предмет конструирования. Наша история начинается с момента, когда каждый из художников проекта выбрал себе дома для ’’опеки’’*, то есть с прогулок. Как сказал бельгийский художник Франсис Алис: ’’Ходьба, в частности дрейф, или прогулка, уже  — с культурой скорости нашего времени — своего рода сопротивление… очень непосредственный метод разворачивания историй’’. Сама история Нарвской заставы начинается еще в 18 веке, когда застава была контрольно-пропускным пунктом, находившимся на въезде в город Санкт-Петербург по Нарвской дороге. От Нарвской заставы начиналась Петергофская дорога, которая вела в пригороды столицы — Стрельну, Петергоф и Ораниенбаум. Когда история закончится, никто не знает, так как несмотря на постановление снести или подвергнуть тотальной инновации 163 дома к 2029 году, на исследуемой нами территории, по всей вероятности еще долго будут существовать Тракторная улица, Нарвские триумфальные ворота, Дом Культуры, Универмаг и т. д.  

Что для истории значат ближайшие 5 лет? Жить в переходное время. Знать, что что-то должно случится, что ещё не случилось.  

Лена Виноградова в серии работ ’’Методы сохранения памяти’’, посвященных опеке домов пишет: ’’Важно заметить, что указывая дату постройки, но не указывая год сноса здания я тем самым создаю иную темпоральность, не свершившегося события, даря таким образом «бессмертие» дому, находящемуся под моей ''опекой''.

Архитектура — это один из найденных человечеством способов выживания; это способ выразить свое неизбывное стремление к счастью. Нарвская застава — это уникальный квартал, город-сад застроенный двух-трехэтажными домиками в стиле ''сталинский неоклассицизм'', прозванными в народе «немецкими» коттеджами. Нарвская застава — почти ровесница Петербурга: сначала это было аристократическое предместье, потом — купеческая сторона и рабочая окраина.

Ира Минина к серии работ ’’Двойное дно’’ пишет: ’’На фоне торжества современных ’’человейников’’ опыт малоэтажного строительства выглядит на удивление человечным, «сомасштабным» человеку’’. Но за несколько послевоенных лет, малоэтажный эксперимент в Ленинграде власти признали неудачным и постановили свернуть. Нарвская застава — это флер того эксперимента, который возможно в скором времени исчезнет уже навсегда. Известный архитектор Роберт Вентури говорит о том, что здание, подобно стихотворению, может иметь несколько значений в одно и то же время. Так и линогравюры вырывают изображения домов из привычного жанра, добавляя неясности, несовпадения и легкой ряби при попытке соединить изображения в одно’’.

’’Я фотографирую персональный сад каждого дома (я считаю, что сады принадлежат домам, а не людям, живущим в этих домах)’’, — поясняет серию ’’Открыть после’’ Екатерина Козлова, ’’а после — нахожу на каждой улице особенный артефакт, принадлежащий садам именно этой улицы, и ''консервирую'' его в эпоксидную смолу — по аналогии с сохранением артефактов прошлых, еще до-человеческих времен, в янтаре. Собранный вместе, мой проект позволит составить максимально полное представление о Нарвской заставе как о городе-саде, камерном Эдеме и островке спокойствия в центре шумного города’’.

Индексы фотографий сохраняют дома без всякой дискриминации, без какой-либо субъективности. Они отсылают к спокойствию рая, единственному состоянию человечества, которое предшествовало знанию и повсеместной символизации мира. Но рай — это и место, где нет памяти, которая возникает в результате изгнания из рая, и с которой связана бесконечная ностальгия по этой утрате. Через фотографии домов мы пытаемся сохранить мир, обреченный на исчезновение. Это странное движение времени, его исчерпанность придает ему некий вне исторический эсхатологический характер. Природа зимнего сада — рая, как раз и есть символ исчезновения исторического в вечном, в как будто бесконечном пространстве следов-домов. 

Делится своей историей и Александра Михайлова: ’’На одной из прогулок мы встретили банку с грушевым компотом под одним из деревьев. Такой «подвешенный» компот просто на улице. А потом я увидела эту же банку, разбитую, грушами наружу, в совершенно другом месте района. Вроде, какая-то ерунда, но у меня остались фотографии — целой банки и разбитой. Мне показалось, что-то, что мы пытаемся сделать в рамках лаборатории тоже про это — про сохранение и консервацию, невозможную в каком-то смысле. И мои объекты — коллажи ’’Консервация’’ из фотографий в закатанных банках — попытка удержать наш коллективный опыт в памяти, закатать впрок образ доверенных мне домов, кусочек города-сада и воздух 2023 года, в котором все это происходило’’.

Наши прогулки по кварталу Нарвской заставы — ритуалы, дающие как и горечь, так и утешение. Ритуальное утешение преемственностью и повторяемостью, вынуждение к забвению, поскольку в отсутствии эволюции любая перемена означает разрушение.  Квартал — это клетки городской ткани, материал, из которого строится городской организм. Что представляет из себя организм Нарвской заставы, большую часть которого с 2029 года хотят вывести из строя? Территории прописана операция по замене органов. Вопрос —  выдержит ли сердце и что считать сердцем Нарвской заставы?  

Елена Белянина в тексте к зину по стрит арту заставы пишет: ’’Тезис о том, что граффити это раны на теле города я позаимствовала у социальной рекламы запущенной в Санкт-Петербурге. Так звучит слоган рекламы:"ЦЕНИ ИЗНАЧАЛЬНУЮ КРАСОТУ. Граффити — это раны на теле города». Часто граффити возникает там, где деятельность человека ограничена или подавлена по каким-то причинам. Улицы и стены становятся площадкой для выражения своего мнения, призыва или просто способом украсить пространство вокруг себя. Таким образом граффити можно рассматривать как креативное противостояние социокультурным нормам и ограничениям, а так же как способ привлечения внимания общества к определенным проблемам и явлениям. В зине я фиксирую это противостояние, дополняя реальность новыми смыслами и углами зрения’’.

Точкой входа на выставку становится арт-объект Ирины Орловой и Анастасии Арланцевой «Память корней: Нарвская застава», который как пишут сами авторы: ’’представляет собой интерактивную композицию, которая призвана привлечь внимание к истории и трансформациям Нарвской заставы. Композиция состоит из слоев-эпох: начиная с имперской, затем промышленной и завершая революционной. Каждый из слоев внес свой вклад в формирование и характер этого места, делая его уникальным и разнообразным. Используя простые, яркие и красочные формы, а также интерактивный подход, мы призываем зрителей задуматься о влиянии прошлых эпох на современное пространство. Арт-объект становится своеобразным окном в прошлое, позволяя нам ощутить историю и наследие местности через современный взгляд. Зрителям предлагается взаимодействовать с композицией, перемещая, убирая или сохраняя элементы, создавая тем самым свой собственный образ этого места’’.

Чувство времени при небольшом усилии исчезает. Следы разных эпох и времён оказываются перепутанными и лишенными всякой хронологии. Возможно происходит даже потеря ориентации, не только во времени, но и в пространстве. Мы видим и пытаемся оперировать множеством временных слоев, наложенных друг на друга. Окружающее нас пространство трансформируется в ускользающее, где-то на стыке реального и воображаемого, фиксации и фикции.

Карты Елены Беляниной ’’представляют собой также взгляд на три времени существования района Нарвская застава. Первая карта отсылает нас к дачному прошлому петровских времен. На второй мы можем видеть настоящее: руины промышленной революции, современную архитектуру, торговые центры. Третья — план новой застройки будущего. При наложении карт друг на друга, мы смотрим сквозь пространство и время, осознавая их хрупкость и эфемерность. А также грандиозность былых планов и несбыточность надежд, забвение прошлого и взгляд в будущее, которое не определено и не ясно. Таким образом мы ходим по кругу и надеемся на иной результат’’.

Карты, распечатанные из Google и скорректированные, дорисованные, даже испорченные художниками после прогулок, еще одно несомненное подтверждение трансформации времени.Теория заброшенности о которой говорит архитектор Альдо Росси становится для нашего проекта одним из главных смыслов, где заброшенность отождествляется с надеждой. В заброшенности есть элемент предначертанности, судьбы, исторический или иной, и определенное равновесие.

’’Малоэтажная застройка, тихие улицы и обилие зелени делает этот район уникальным. Но нужен ли сегодняшнему городу, сегодняшним людям такой город, или требования времени изменились и прежний малоэтажный город-сад должен уйти в прошлое и стать лишь красивым воспоминанием?  Я изобразила реальные места и предметы, найденные во время прогулок по Нарвской заставе. Выбор мотивов не случаен, а подчеркивает идею увядания и заброшенности, как одного из вариантов развития. Серия не является в полной мере фиксацией существующего, так как изображения дополнены художественным вымыслом и от этого становятся немного фикцией’’ — пишет Наталия Чекотова про свою серию графики «Нарвская застава. Город —сад. Город-призрак».

Александра Михайлова в тексте к видео-арту ’’Перекрестки’’ рассказывает: ’’Полу-док, коллаж в движении. Выбранное время — на границе осени и зимы. Выбранный герой — район, которого через пару лет не будет на этом месте, его перекрестки и дома. Куда разлетятся эти люди и птицы — мы не узнаем. Что останется в памяти города об этом месте — обрывки видео, фотодокументаций и звук с отголосками нашего коллективного опыта’’.

Времена года, как и осмысление прошлого, настоящего и будущего становятся частью архитектуры и выставки.  На выставке мы рассказываем не историю жизни Нарвской заставы, а пытаемся понять, каким образом складывается индивидуальный способ художником прожить место, где он не живет сам, но тем не менее тонко чувствует его, опираясь на накладываемый на воспоминания культурный код, способность думать, видеть, работать, такая совокупность внимательной инвентаризации памяти и прочитанных книг, впечатлений.  Каждое место — особое именно в той мере, в какой в нем появляются бесконечные сходства и аналогии с другими местами; с этим связано и понятие идентичности и чуждости, каждое место хранит память о себе в той мере, в какой оно становится местом привязанности, в какой мы отождествляем себя с ним.

Знакомое проявляется в серии работ Даши Иукканен ’’Стены Нарвской заставы’’ ‘’состоящих из керамических объектов изображающих таблички и объявления найденные на нескольких домах Нарвской заставы. Фиксация всех текстовых объектов представляет собой своеобразный портрет дома. Привычные повседневные вещи, которые мы зачастую отсекаем как информационный шум могут быть очень информативными — показать срез времени, культурную и социальную среду из которой они были извлечены. Керамика увековечивает эфемерные явления: бумажные объявления и надписи на стенах. Переведенные в этот материал, они обретают монументальные свойства, получают собственное звучание и могут быть оценены вне привычного контекста’’. 

Важно и то, как мы учимся. Некоторые вещи абсолютно немыслимы, если не связать их с воспоминанием о реальном переживании. 

Анастасия Любимова к серии работ — слепкам поверхностей ’’Неверифицируемое пространство’’ пишет: ’’Пространство — это то, на что наталкивается взгляд, исходная точка, в которой появляются координаты. Это то, к чему мы можем приблизиться и прикоснуться. Ритм пустот и препятствий создают внутреннюю карту места. Ощущения, которые мы получили в значимом для нас пространстве в прошлом, вписаны в нас физически. Шершавая поверхность стен, теплый ствол дерева, острые края старого замка или трещина на лепнине — такие простые воспоминания разворачивают в памяти весь целостный образ родного места. Эта целостность изменчива и постоянно трансформируется, стирается из воспоминаний. Фиксация поверхностей пространства позволяет обращаться к чувственной памяти’’.

Первым ’’пористость’’ как понятие, для описания городской среды, использовал Вальтер Беньямин — ’’Пористость это неистощимый закон жизни города, который проявляется повсюду’’. Вместо создания твердых, независимых материальных форм, принцип пористости предполагает создание структуры пространств.

Пористость или ’’состояние пористости’’ в медицине и биологии означает наличие небольших отверстий. В биологии и органической химии пористость определяется как признак органического тела, означающий наличие большого количества небольших отверстий и проходов, которые позволяют чему-либо проникать сквозь это тело. Формы, размеры и распределение пор может быть произвольным. Понятие пористость широко используется при характеристике строительных материалов. В концепции ’’городской пористости’’ Беньямина городская жизнь происходит в пространствах, соединенных между собой (порах) и состоит из отдельных историй и событий, связанных этой системой городских пространств.

На выставке мы создаем весьма внушительное число пространств. Мы строим множество сред через которые можно перемещаться как физически, так и с помощью воображения. 

Александра Иванцова пишет про серию картинок ’’Забыть чтобы запомнить’’, что она ’’зафиксироваала 17 домов территории Нарвской заставы с одинаковой точки взгляда — уровня глаз/взгляда человека на близкие уличные объекты. Не заостряя особенного внимания на дома стоящие вдоль улицы, мы так или иначе фиксируем эти объекты в своей памяти. Если мы живём на этой улице, то мы уже не смотрим и не видим домов мимо которых ходим каждый день — они уже запомнены глазами, они есть в памяти. Но когда однажды, мы смотрим на них неожиданно внимательно, то можем не узнавать. Или увидеть снова, как первый раз’’.

’’Пористость» открывает путь в «трансцендентное’’. Будучи вырваны из контекста — вещи становятся волшебными. Отчуждение через овеществление создает условия удачного возникновения нового. 

Так во время групповых прогулок Роман Ходырев изобретает Fluxus камеру.  Художник в тексте пишет: ’’К готовым изображениям применяется Деконструкция с целью толкования и обретения нового смысла. В итоге появляются две работы ’’Бой на реке Янцзы’’ и ’’Явление’’. ’’Явление’’ приглашает зрителя к участию в глубоком и интерактивном диалоге, ставя под сомнение привычные границы и структуры нашего восприятия мира. А «Бой на реке Янцзы» погружает нас в атмосферу динамики и конфликта, где экспрессия цвета и текстуры создает мощный визуальный эффект. У меня никогда не стоит вопрос сложного выбора. Есть число 22 и 8. Восьмёрка — это бесконечность, а двадцать два — четкая материальная структура. Я езжу и летаю на 22 месте и созидаю 8. Искусство для меня — это созидание, ведущее к материальной бесконечности. По этой причине я выбрал дома с номером 8, сформировав из них зону № 8. Путешествие по Нарвской Заставе в рамках этой зоны, которое я совершил для этого проекта через Fluxus Camera, создало новые смыслы, которые можно считывать с изображения, как с чашки кофе при гадании’’.

’’Воображаемая Нарвская’’ — ’’исследование о том, как через уподобление нового знакомого, наше сознание рождает уникальное третье измерение. Представленный мной образ места, есть сумма реальной истории заставы и личных ассоциаций.

Каждого зрителя я приглашаю создать собственное пространство смыслов с помощью зина, отрисованного по следам моей прогулки. С ним предлагаю совершить walking art практику самостоятельно или на одной из запланированных медиаций’’ — приглашает  Марина Зубкова.

Беньямин пишет: ’’Именно поры позволяют создать пространство, полное витальности, неожиданностей и интереса к деталям… наблюдается мощный «процесс взаимопроникновения» <…>’’, категория нехватки превращается в категорию полноты. 

Чаще всего в прочтении территории Нарвской заставы у художников и возникает любовь к деталям или фрагменту.  В контексте выставки мы думаем о единстве, о системе, собранной целиком из фрагментов: может быть, только мощное потрясение ими способно открыть смысл общего рисунка экспозиции.  

Артемий Михайлов пишет: ’’Мои объекты — это заурядные, фоновые предметы, на которые не обращают внимание. Они взяты мною из обычной жизни и перевоплощены в акцентные копии. Моя цель — показать эти обычные вещи с необычной стороны, как предметы восхищения, созерцания, пристального изучения. Наспех сделанная пепельница из бутылки на Губина 13к2, побудила желание уделить этому предмету больше внимания, сохранив тему переработки. Множество пятен перекраски Баррикадной 14к2, поселили сомнения в изначальном цвете дома, запустили его поиск. Шумная рваная доска объявлений Трефолева 40, поставила в ступор своей готовой красотой. Ломанные флагштоки Турбинной 14к1 печалили пустотой вместо флагов идей и разрушением самого места для идеологии. Новоовсянниковская 9, соседствующая с полицейским участком, подпираемая с одной стороны колючей проволокой, с другой стороны закрытыми коваными воротами, вызвала ощущение ежедневной эвакуации для жителей этого дома’’.

Наш общий проект может расширить представления об архитектуре, о той силе памяти и прошлого с которой она может работать. Это еще не утраченная, и благодаря изучению территории, вновь обретенная архитектура составляет существенную часть истории нашего общества. Обнаружение связей между вещами возможно в большей степени чем сами вещи, порождают новые смыслы. На выставке знание о топографической реальности, типологии домов, сама хронология, постоянно нарушается чувствами, историями, внезапными явлениями, помещая нас в иное, незнакомое нам время. 

В 2024 г. в преддверии реновации Лена Виноградова в серии работ ’’Код Рая’’ ’’предлагает посмотреть на то, как отголоски былых идей эксперимента по благоустройству жизни нового человека, находят свое отражение в днк местности Нарвской заставы. Свое исследование она представляет в виде фиктивных хроник Нарвской гетеротопии, застрявшей между эпох’’.

Мы знаем что города, даже с многовековой историей, на самом деле представляют собой огромные временные лагеря живых и мертвых, где некоторые элементы сохраняются как сигналы, символы, предупреждения. Когда от построек могут оставаться только лохмотья, а улицы будут занесены песком. 

Так Ирина Петрова в инсталляции ’’Мой дом — это я? ’’, собранной из 160 глиняных домиков с интегрированными волосами в каждый, пишет: ’’В основу работы легли исторические события 1824 года, когда в Санкт- Петербурге случилось крупнейшее наводнение. Большой урон тогда получила и территория Нарвской заставы, на которой преимущественно проживали рабочие со своими семьями. Наводнение тогда унесло жизни 160 человек, а их дома были полностью разрушены. История о том, как простые люди оказываются в эпицентре бедствия произвела на меня сильное впечатление. На примере наводнения в Нарвской заставе, я хотела порассуждать о понятиях «дом» и «человек» в сложные исторические  периоды, будь то природный катаклизм,  война, теракт, революция и любая другая трагедия, которая в первую очередь касается жизни обычного человека и его дома.

Из новостей мы часто слышим число пострадавших и количество разрушений, но за каждой обезличенной цифрой стоит целый мир известный только тому, кого это коснулось. 160 одинаковых скульптур — домиков из глины, в каждый из которых интегрированы волосы, как символ человеческих переживаний, представляют собой Стену памяти дому/человеку/истории. Примечательно, что в ближайшие годы планируется снос порядка 160-ти домов по программе реновации. Правильное ли это решение — вопрос открытый, но многие жители против. Возможно потому, что для человека «дом» это не просто стены, крыша или номер на фасаде, а в какой-то степени это продолжение его самого’’.

В продолжении темы читаем текст Анастасии Любимовой к серии работ: ’’Архитектура изменений’’: ’’Образ дома архетипичен, он дает иллюзию устойчивости и спокойствия в жизни. Вокруг простой геометрической формы мы надстраиваем чувственный слой, обживаемся эмоциями в собственном закрытом пространстве. Архетип дороги имеет противоположную тональность, это — стремление к переменам и преодолению трудностей. Потеря дома всегда связана с сильными переживаниями утраты. Эту тоску возможно испытывать, даже находясь еще физически в нем, когда привычное ощущение от дома уходит по личным или внешним причинам. Возникает внутренний конфликт, человек не может смириться с изменениями в доме, но и к дороге он не готов. Несмотря на всю тяжесть переживаний, добровольное или вынужденное перемещение приводит к трансформации в понимании образа дома и принятию пути. Потерянные же дома поселяются в нашей памяти и снах’’.

Возможно еще не поздно ’’проявить заботу о местных жителях, увидеть их и узнать. Для этого надо приложить усилие — очистить песок и вглядеться’’ — пишет Анастасия Арланцева в серии работ ’’Местные’’. 

В своей книге ’’Практика повседневной жизни’’ Мишель де Серто описывает город как текст, сформированный людьми, которые ежедневно гуляют по нему. Огромный текст, который мы пишем шагами, но не можем прочитать — ’’сети этих движущихся, пересекающихся описаний составляют многообразную историю, не имеющую ни автора, ни зрителя, складывающуюся из фрагментов траекторий и изменений пространств’’. 

Михаил Курганов к серии работ ’’Семечки’’ пишет: ’’Семечки (Зерна)’’ — так называлась тетрадь писателя Константина Вагинова в матерчатом темно-коричневом переплете, вобравшая в себя «кипы мгновенных зарисовок, вырезок, выписок, услышанных в лавках фраз», которую он вел на протяжении 1920-х — 1930-х годов. Часть из записей в ней — подготовительные материалы к истории Нарвской заставы, состоящие из неотредактированных диалогов и фраз из обыденной жизни. Отталкиваясь от этих записей, я собрал собственные ’’Семечки’’, фрагменты современной словесной ткани Нарвской заставы. На выставке они будут представлены перемешанными с записями Вагинова, создавая многоуровневый текст и приглашая зрителя в игру по датировке той или иной цитаты. Узнает ли сегодняшний обитатель Нарвской заставы себя в этих записях? А в необработанных записях столетней давности? Что поменялось в публичном поле за это время и как из индивидуального голоса рождается речь? Мне бы хотелось приоткрыть эту территорию через вслушивание в ее историю и современность, услышать ее от лица жителей этого места’’. 

Что нужно еще, чтобы прочитать этот коллективный текст территории Нарвской заставы, как не тщательная запись следов? 

Возможно еще раз через комикс ’’Нарвская застава’’ c попыткой задать себе вопросы и найти на них ответы, прогуливаясь по музею авангарда под открытым небом. Гагелло — это вам не Корбюзье, его снесут’’ — пишет София Гавриловец. ’’Как и положено априорной формы чувственности, пространство которое мне удалось зафиксировать — это лишь субъективные наблюдения городского туриста. Пространство Нарвской заставы раскрылось для меня в её трещинках, тишине, цвете фасадов, заброшенных зданиях. Это очень аутентичное место, которое мы можем потерять. Главный вопрос: где баланс комфорта отдельно взятого жителя Нарвской заставы и сохранения облика старого города. Для себя я так ответила на этот вопрос: если есть хотя бы маленькая возможность сохранить разнообразие архитектурных деталей, тишину и спокойствие городской застройки, то нужно хвататься за эту возможность всеми силами. Нарвская застава это, то пространство, которое насытило и гармонизировало моё эмоциональное состояние. Не это ли самая важная функция взаимодействия человека и города? ’’   

Или наконец через фиктивное голосование, которое предлагает провести Андрей Усов: ’’Сносить нельзя оставить'' — ‘’голосование запятой, стопка бумаг, где может любой участник взять «бюллетень» и поставить запятую в нужном для него месте’’.

К сожалению выбирать решать не нам, но выбирать необходимо. 
Это ли не есть тотальное воплощение смысла Фиксации/Фикции? 

* — Каждый участник лаборатории выбрал определенное количество домов от 5 до 17  (всего 163 дома в программе сноса и реновации) для ''опеки'' над ними. Результатом стали портреты домов, выполненные в разных техниках и материалах.

Куратор Екатерина Васильева 

соц сети @room_for_ekaterina