Wall берет интервью у критиков, фотографов, художников и кураторов, чье мнение и опыт нам глубоко не безразличны.
Виктория Мусвик — куратор, критик и исследователь фотографии, преподаватель. Живет и работает в Оксфорде и Москве.
Екатерина Васильева — Виктория, спасибо, что согласились ответить на мои вопросы для Wall.
Первый вопрос, который я бы хотела вам задать относится к теме вашей кандидатской диссертации по английскому Ренессансу. Назовите, пожалуйста, ваш любимый музей Ренессанса или коллекцию, почему они любимые. Я была только в одном — в небольшом городке Экуан под Парижем (замок Аннома де Монморанси, построенный в 1538 году), и он произвел на меня огромное впечатление и мотивировал на анализ собственной фотографической практики.
Виктория Мусвик — Я очень люблю музеи Стратфорда-на-Эйвоне, шекспировского города-музея — причем как официальные экспозиции Shakespeare Trust, так и разные странные частные пространства. Там очень нагляден поединок между выверенным нарративом профессиональных историков и не всегда верной фактологически, версией прошлого любителей, привлекающей страстной увлеченностью. Но больше всего, пожалуй, мне нравится Хардвик-холл — замок знаменитой Бесс из Хардвика. Бесс была очень интересной фигурой: self-made woman, женщина «с мужским разумом», как тогда говорили, которая взлетела на верхушку английского общества, родила 8 детей (6 выжило). Ей досталось и от мужей, один из которых ее обвинял в неукротимом сексуальном аппетите (но в суде она у него выиграла), и от мужчин-историков. Последние рисовали портрет жадной, эгоистичной, контролирующей женщины, далекой от «идеальных» послушности и мягкости.
В Хардвик-холле, кстати, с 2018 года постоянно действует фотографическая экспозиция «We are Bess» («Мы — это Бесс»), вписанная в пространство старого замка. В ней история Бесс показана как такое начало женской эмансипации и одновременно дан голос нашим современницам. Это сейчас часто происходит: современное искусство входит в старинные здания, замки, музеи, как-то взаимодействует с ними и их экспонатами. Иногда удачно, иногда нет. В замке Бленем (он же Бленхейм), где родился Уинстон Черчилль, даже есть фонд, который занимается организацией арт-интервенций, там уже показывали, например, Ай Вэйвэя и Микеланджело Пистолетто. Что касается моей диссертации, то она, конечно, очень расширила мою собственную перспективу. Обычно когда исследуют современность, останавливаются где-то в районе 19 века, мне интересно видеть намного дальше. Но сейчас, кстати, я решила написать вторую диссертацию: пишу в Оксфорде о документальной фотографии Перестройки и ранних 90-х и о коллективных эмоциях, надеюсь потом выпустить книгу.
ЕВ — По вашему мнению, находит ли современный художник точки соприкосновения с искусством 14-16 вв. сегодня? И нужно ли ему это? Можете ли привести примеры авторов?
ВМ — У фотографии всегда были очень сложные отношения с искусством, возникшим до нее, с живописью, скульптурой. А сейчас на волне метамодерна, который вообще что-то интересное делает с границами современности (есть ощущение, что ее оболочка ослабела), многие авторы обращаются к традиционному искусству, вступают с классикой в контакт, переосмысляют ее. На западе фотографов часто привлекает как раз Ренессанс, когда, по сути, складывался современный человек. Они даже называют это время «early modernity» — «ранняя современность». Поэтому таких взаимодействий очень много.
Что касается авторов, то можно вспомнить, например, работы Эрвина Олафа о Нидерландской революции, Анни Лейбовиц с ее фантазиями о Ромео и Джульетте, Ясумасу Моримуру с его яркими портретами или чуть менее известных Кристиана Тальявини или дуэт Чэдвик+Спектор, которые переосмысляют ренессансную живопись. Но интересно смотреть не только на запад, а и на те разнообразные способы, которыми собственную классику трактуют сейчас «фотографические школы» (за неимением лучшего термина) по всему миру. Например, в Иране или в Индии. Из Индии, например, мне нравится Прийя Камбли, которая работает одновременно с фотографией и традиционным рисунком ранголи. Но он, конечно, родился раньше, чем европейский Ренессанс.
ЕВ — Вы пишете для журнала ''Искусство''. Одна из моих любимых ваших статей в журнале: ''Финская фотография. Не только Helsinki school'' iskusstvo-info.ru/finskaya-fotografiya-ne-tolko-helsinki-school/ Как вы думаете, нужно ли сегодня русскому художнику/фотографу говорить о своей национальной идентичности через свои проекты? И если да, то почему, и если нет, то почему?
ВМ — Интересный вопрос! Смотря что понимать под «национальной идентичностью». Если балалайки-матрешки-самовар-медведи на улицах — и все это на экспорт, такой а-ля рюс, то вряд ли. Разве что стеб делать или исследования фольклора. Тем более, такого было уже много в Перестройку и девяностые. А если речь о том, чтобы тоньше взаимодействовать с собственной историей и окружающим контекстом, то конечно, да. Можно вспомнить, например, Евгения Молодцова или Максима Шера. Анастасия Цайдер смотрит на русскую деревню с любовью, соединяя какие-то очень традиционные черты и современный взгляд. Кстати, российским фотографам могло бы быть интересным посмотреть, как работают с «национальной идентичностью» не на Западе: в Китае, Латинской Америке, на Ближнем Востоке есть масса такого рода фотографических проектов. Мы обычно больше ориентированы на Европу и США, но сейчас очень много интересного происходит не там, и нашей культуре какие-то задаваемые в упомянутых местах вопросы также могут быть близки.
И второй вопрос. В статье вы пишете: ''Другие фотографы выбирают более жёсткое отношение к миру — их твёрдый взгляд обретает остроту скальпеля, отсылая нас и к трансгрессии современного искусства, и к архаичным мифам, где мир представал более материальным, зримым и пугающим, чем нынешний.'' Насколько тема мифов, тема, которая меня интересует в современных практиках художников и фотографов, актуальна сегодня в России? И есть ли у вас любимые авторы?
ВМ — Смотря как мы понимаем «миф». Если это миф как именно традиционные сюжеты, которые каким-то образом переосмысляются фотографией, то я не вижу много проектов в этой области в России. Видимо, особой актуальности нет. Хотя допускаю, что я о чем-то не знаю. Для меня тут самый когда-то меня поразивший проект — это серия снимков Люсьена Клерга к фильмам Жана Кокто об Орфее. Если же рассматривать миф шире — как, знаете, в «Мифе сегодня» Барта или же как пространство, которое противопоставляется рациональности, но которое пронизывает культуру, то такие серии, безусловно, есть. Приходит на память сразу же «Иван и Луна» Дарьи Туминас, а из западных — проекты Грегори Крюдсона.
ЕВ — Можете ли немного рассказать о выставке, посвященной Уильяму Тальботу в Москве в 2018 году. Существует ли по вашему мнению специфика показа работ фотографа середины 19 века, и получилось ли это сделать в Москве через экспозицию. Пару лет назад я была в его музее в Великобритании и аббатстве, где он жил.
ВМ — Насколько я помню саму выставку, она вполне удалась, как и другие экспозиции ранней фотографии в ГМИИ. Там над ними работает хорошая, профессиональная команда. Мне тогда повезло, я видела две экспозиции Тальбота, одну за другой. Они были очень разные, хотя работы в один музей привезли как раз из второго. Пушкинский тогда больше сконцентрировался на самом Тальботе и его эстетическом чутье. И Тальбот получился там совершенным художником, а не только изобретателем. Причем таким, который гениально предвосхитил какие-то вещи даже из современного искусства, какие-то зерна сегодняшнего там просматривались. Это было моим главным открытием на выставке в ГМИИ: Тальбот как художник, который соединил дофотографическую эпоху и современность.
А в лондонском Музее науки была масса всего интересного про контекст, про его современников, коллег, сподвижников и критиков, создавалась очень объемная картинка самой эпохи. Каждая выставка была по-своему хороша. Что касается специфики показа фотографии 19 века вообще, особенно самой ранней, то мне кажется, тут надо зрителя заинтересовать каким-то необычным ходом, возможно, притянуть ее к современности, оживить, но при этом должны быть очень понятные и детально проработанные экспликации. Многослойные, чтобы и специалист для себя что-то нашел, и неспециалист.
Этого мне чуть-чуть не хватило, например, на более недавней выставке в Пушкинском «Дагеротип. Автохром. Поляроид», хотя туда привезли уникальные работы, которые не часто увидишь. Автохромы из собрания французской Bibliotheque Nationale, поляроиды из коллекции Эдвина Лэнда. Еще и отличные фильмы показывали. Очень интересной была развеска. Но мне показалось, что не до конца была объяснена именно словами изначальная идея: зачем эти три технологии совмещены в одном пространстве? Для исторических выставок слово не менее важно, чем зрение. Но повторюсь: экспозиция была очень хорошая.
ЕВ — Лучшие три выставки которые вы посетили за последние 5 лет. Почему они лучшие. По возможности поставьте ссылки.
ВМ — Очень трудно назвать всего три, я так много всего смотрю. Но если все-таки выбирать и при этом ближе к фотографии, то наверное, это «Промзона» Павла Отдельнова, «Рисуя светом» в Тейте и «Удивительные вещи» Тима Уокера в Музее Виктории и Альберта. «Промзона» (в московском ММоМА) была, строго говоря, не фотографической экспозицией, а трансмедийной. Там не было ни одного снимка в «классической» форме: все они были переработаны. Но именно этот процесс перевода из медиа в медиа создавал ощущение объема и синтеза противоречивых ощущений. Возникало пространство для работы с прошлым, с памятью. Работы такой глубины сейчас не очень много, мы часто идем по каким-то клише. Очень много конфликтности и при этом отсутствия дистанции, многие как будто слипаются с прошлым. Отдельнов же словно очистил его от ностальгии и от ярости, отделил его от настоящего, но осталось сочувствие к людям и рефлексия.
Выставка «Рисуя светом» объединила живопись прерафаэлитов и чуть более поздних художников и фотографию эпохи. Видно было взаимовлияние, какие-то очень неожиданные переклички. Но также это была и просто очень красивая выставка. У нее, кстати, неплохой каталог. Что касается «Удивительных вещей», то я люблю Уокера и его волшебные миры, которые он публикует в фэшн-журналах, в основном в Vogue. Но он, конечно, выходит за рамки фотографии моды. И вот в Виктории и Альберте ему дали полную свободу — выбрать любые экспонаты музея и соединить их с фотографией. В итоге мы видели его авторский комментарий к истории и одновременно процесс творения его фантастических вселенных. Еще, кстати, хотя это уже больше трех: не могу не отметить выставки в Екатеринбурге, который стал сейчас настоящим фотографическом центром.
И основную экспозицию Ельцин-центра, и выставки в галерее «Март», в музее Метенкова. И конечно, в МАММе бывают интересные проекты — нынешний аккорд выставок российской фотографии на Фотобиеннале очень хороший, Слюсарев, Рыбчинский, Мухин, «Легко ли быть молодым». Жаль, что сейчас их нельзя увидеть из-за карантина.
en.promzona.site/
www.tate.org.uk/press/press-releases/painting-light-art-and-photography-pre-raphaelites-modern-age
www.vam.ac.uk/exhibitions/tim-walker
ЕВ — Есть ли отличие выставок фотографии, которые проходят в Европе от выставок, которые делают в России? Если да, то в чем? Как вы думаете, какое значение на таких выставках должна приобретать или приобретает фигура куратора?
ВМ — Я бы сказала, что отличия два. Первое — более тщательная подготовка и проработка тем на уровне концептов, глубины рефлексии, дизайна. Это если говорить обо всем массиве экспозиций, в России, безусловно, тоже есть такие выставки, их немало. И второе — некоторый, как мне показалось, более плодотворный контакт между людьми — с самим художником, со зрителями, с критиками. Куратор, конечно, очень важен. Он может прославить или практически уничтожить работы.
ЕВ — Как вы думаете, где никто никогда не делал выставок, а это было бы весьма интересно?
ВМ — Трудно сказать. Очень многие необычные вроде бы места уже обжиты искусством, это, так сказать, тренд.
ЕВ — Вы что-нибудь коллекционируете? Если да, то что и почему?
ВМ — Только книги в домашней библиотеке. Хотя у меня есть зачатки фотоколлекции, но пока там не о чем говорить, слишком мало и рано.
ЕВ — Любимая книга (и) по теории искусства.
ВМ — Наверное, все-таки, при всех оговорках и критике, «Камера люцида» Ролана Барта. Еще сборник статей Аби Варбурга (но книги он так и не написал). Люблю читать Джеймса Элкинса, Жоржа Диди-Юбермана, Рудольфа Арнхейма. Из последних меня заинтересовала «Нейроартистория» Джона Онианса — с ней хочется спорить.
ЕВ — Есть ли у Вас женщины-художницы и женщины-писательницы, которыми Вы восхищаетесь или к которым испытываете другие схожие по смыслу эмоции? Если да, то кто и почему?
ВМ — Их много. Артемизия Джентилески и Ли Миллер за несгибаемость и упорство в преодолении травмы, что потом встроилось в их творчество.
Уважаю Марину Абрамович за бесстрашие. Джейн Остин и особенно Джордж Элиот за совершенно взрослую и очень современную прозу (несмотря на то, что это 19 век). Люблю Татьяну Кузминскую, это сестра Софьи Андреевны Толстой и прототип Наташи Ростовой, она мне просто очень близка по какой-то своей внутренней живости. Нуджуд Али за отстаивание своей правды в очень тяжелых условиях.
ЕВ — С какими проблемами или неприятием чего вы столкнулись, когда сегодня онлайн — жизнь творческого сообщества из-за карантина гиперактуализировалась? Посещаете ли Вы онлайн-выставки, которые стали предлагать музеи и галереи? Как Вы думаете, изменится ли подход музеев в работе со зрителем после снятия карантина? Если да, то в чем?
ВМ — Лично мне ужасно не хватает музеев! Тоскую без выставок. Виртуальные не могут их для меня заменить, хотя музейные инициативы и тут очень интересны. Например, мне нравится то, что делает Гараж. Но позитивное в карантине для меня лично состоит в том, что я очень много общаюсь с новыми людьми и открываю для себя тех, кого я вроде бы давно знаю — в профессиональных группах в зуме, например. Возможно, из этих новых знакомств сложится что-то новое, какие-то новые проекты, мы их уже обсуждаем вовсю.
ЕВ — Следите ли вы в соцсетях за сериями или проектами, снимаемыми в условиях карантина? Есть ли по вашему мнению шанс для определения новой художественной практики и даже конкретного для нее названия? Выделяете ли вы лично каких-то авторов?
ВМ — Слежу, но не очень много. Впечатлена скайп-проектом Марии Ионовой-Грибиной про застрявших в карантине в разных странах. Мне кажется, она создает удивительное чувство связей, сообщества, сопереживания — это то, что сейчас нужно. Конечно, посматриваю иногда «Изоизоляцию» и то, что делают люди по призыву музея Гетти. И очень впечатлил Эд Буртинский, который не может сейчас снимать свои глобальные ландшафты и печатает на 3d принтере маски-щитки для защиты врачей. Не фотография, но что-то здесь есть от ее первоначального контакта с реальностью и вечного стремления улучшить мир, сделав его чуть милосерднее и справедливее, вы не находите?
фото Сергея Михеева